Романы - Страница 62

Слова Тиуна прервались внезапным криком.

В толпе селян был молодец со связанными руками; несколько человек держали его как полумертвого. Очнувшись от беспамятства, он обвел кругом помутившиеся взоры, остановил их на толпе женщин, подошедших уже с своею жертвою к реке, вдруг рванулся с воплем, бросился на землю пред Тиуном и жилыми сельскими людьми и возопил:

– Пустите, родные мои!.. Отдайте мою Яновну аль повелите и мне сгинуть под волною водною!

– То Посадский Ян! – сказал Тиун Иве Олельковичу. – Свелся с ведьмой, да и стоит за нее; молвят, не праздна от него окаянная!

Никто не внимал молитвам несчастного Яна, никто и не думал пощадить жену его. С отчаянием обратил он опять взоры свои к реке…

В это время раздалось резкое восклицание, сопровождаемое общим криком женщин. В реке вода плеснулась, струи запенились, как будто в образовавшемся водовороте…

Ян заскрежетал зубами…

Рванулcя… веревки лопнули, все державшие его разлетелись в стороны…

Ян быстро бросился к реке и с высоты берега рухнулся в волны…

Исчез под водою…

Образовался новый круг на реке. Восклицание общего ужаса отозвалось в диком лесу, за рекою.

Все обомлели.

Вдали, по течению быстрой реки, выплыл Ян – и не один: в объятиях своих держал он, казалось, Русалку с распущенными волосами.

Несколько мгновений кружится она на волнах, борется с быстриной… погружается снова…

Пенистые пузыри показываются на поверхности воды, лопаются с брызгом…

Река струится спокойно…

VIII

– Веди к Симовне! – восклицает вдруг Ива Олелькович.

– Свелся с ведьмою, сгинул и сам! Ах ты сила небесная! как волокла она его на дно! А он бился, бился, мотался, мотался! хотел урваться да выплыть…

– И вестимо! – произнесли со вздохом несколько голосов в подтверждение слов Тиуна.

– Иде же Симовна? – вскричал снова Ива Олелькович.

– Ну, хрестьяне, давай сюда Симовну! – подхватил богатырский конюх.

– Видать, господин богатырь, Симовна с печи не встает; коли изволишь, ступай сам к ней, в истьбу.

– Указывай путь! – сказал Лазарь.

Тиун пошел вперед вожатым, за ним ехал Ива Олелькович, за Ивой Олельковичем ехал конюх Лазарь, за конюхом Лазарем шла толпа хрестьян сельских; а за хрестьянами сельскими толпа обнаженных женщин с песнями.

Только что вступили они в село, Тиун зашатался, ноги его подкосились, он грохнулся на землю, глаза загорелись, но взор стал неподвижен.

Ива Олелькович и Лазарь, остановясь, дивились, что сделалось с Тиуном.

Толпа селян подбежала к нему.

– Злая болесть, злая болесть! – вскричали все и понесли Тиуна в его избу. На пути, подобно ему, упали еще два человека.

– Злая бблесть! – повторили все с ужасом и побежали во все стороны.

Ива Олелькович и Лазарь остановились одни посреди селения.

Подле ближайшей избы сидел на пристьбе старик, опершись обеими руками на костыль, он свесил голову, очи его были закрыты.

– Эй, дедушка! – вскричал Лазарь. – Покажи, где сидит колдунья Симовна.

Старик очнулся.

– Симовна? – сказал он голосом, который был трогательнее горьких слез. – Проклятая! Кому еще в ней треба? Извела своим разумом мое детище!.. ведьма сама!.. Не одарь – злая болесть перевела весь хрещеный люд!..

– Ну, дедушка, идь, указывай избу Симовны.

– Нету-ста, не иду!.. истьба ее на краю села: черный ворон укажет вам путь.

Лазарь поскакал вперед; Ива Олелькович за ним. На краю села, слева, стояла черная изба, отдельно от ряду, в ней были только два волоковые окна, как два глаза у Мурина; на крыше сидел и каркал ворон.

– Вот она, Боярин, – сказал Лазарь. – Изволь стучать в ворота, и в избу, коли изволишь, а я подержу коней.

Ива Олелькович слез с коня, отдал его и копье свое Лазарю, приблизился к избе Симовны и стал стучать в ворота мечом.

– Кто-с? – раздался хриплый голос из полуоткрытого окна.

– Яз! – вскричал Ива.

– Не время! – раздался голос ребенка. – Бабушка спит.

– Пускай! – вскричал Ива грозно. – Порублю мечом избу наполы!

Головка девочки высунулась в волоковое окно, взглянула на богатыря и опять спряталась, захлопнув волок.

– Пускай! – вскричал опять Ива. – Проломлю стену!.. усеку главу, проклятая!

Ворон прокаркал на кровле; ворота заскрыпели, скатились на вереях, как будто под гору, и ударились об стену.

Ива Олелькович вошел на тесный двор; потом влево, сквозь низкие двери едва пролез в темные сени; с трудом отыскал двери в избу, отворил, переступил порог.

– Кого божик послал? – раздался хриплый голос с печи.

– Яз! – отвечал Ива Олелькович.

– Поклонись, добрый молодец, мое дитятко, сватому божику, пресветлому образу!.. поклонись трижды до земли; табе здесь не час часовать, не год годовать, не век вековать; а принес тя божик спрошать про красную девицу да про молодую молодицу. Вестимо ли?

– Ни! – отвечал Ива Олелькович. – Поведай мне где теперь моя Мириана Боиборзовна?

– Ты гори, гори, красно солнышко, не скоро закатывайся, по залесью останавливайся! – проговорила старуха, закашлялась и потом продолжала: – Ты свети, свети, красно солнышко, доброму молодцу вдоль пути, светлый месяц поперек пути!..

Ехать тебе, дитятко, чрез море сытицы; у того моря берега крутые пшеничные; вокруг него растет травушка шелковая; а по тому морю вместо кораблика плавает чарочка серебряная; а море то ни переехать, ни переплыть; а можно чарочкою вычерпать да воздравие выкушать. А за тем морем, дитятко, держать тебе путь через гору песчаную; а на ту гору ни взойти, ни въехать, ни конному, ни пешему, ни коня ввести на поводе; а на той горе стоит бел шатер полотнян; в том шатре спит, почивает сам богатырь; а вкруг того шатра ходит, горюнит да сеет крупный жемчуг-слезки красная девица. Взойди ты на полугорье зарею утренней, на гору красным солнышком, к красной девице подкрадься добрым молодцом…